Мне исполнилось 12 лет, когда Грузия праздновала 800-летие великого Шота Руставели. Я беззаботно скакал со своими друзьями по окрестностям моей деревни. Мы буквально обшарили все скалы, вершины гор, крепости и пещерные города-монастыри. Если бы вы могли видеть Вардзию, Ванис Квабеби, Тмогвскую крепость, Пию, Гелсунду в окружении неприступных скал, вы поняли бы, на какой риск мы шли, восходя на них, будучи ещё совсем детьми. Но любопытство было сильнее страха. Вот мы решим покорить какую-нибудь вершину или крепость и на следующий день гоним туда ягнят пастись. Иногда бывало, что одну и ту же крепость мы «завоёвывали» несколько раз, стараясь добраться с самой трудной стороны. Так проходило наше детство. Мы старались что-то доказать друг другу, боролись, прыгали, бегали, соревновались по киданию камня, устраивали скачки на конях. Можно сказать, что моё детство прошло на коне. Мы выковывали из себя мужчин и завидовали взрослым, мечтая быстрее подрасти. Но не это было главное – мы реализовывали свою энергию, подражая витязям – героям истории этих крепостей и монастырей. Нашей любимой игрой была игра в войну, вот и вырезали себе сабли, луки, кинжалы, копья. У нас имелось полное снаряжение, своя «армия». Каждый из нас мечтал быть витязем.

Соберём диких яблок, разделимся пополам, также поделим пещеры – и пошла беспощадная война. Яблоки-снаряды попадали в лицо, были следы боли, обиды, проигрыша. Я помню вздутые вены на шеях моих спорящих друзей. С высоты моих прожитых лет эти воспоминания дарят мне улыбку, а иногда и слезинку.

К концу июля на семейном заседании было решено меня отправить на сенокос. Это означало, что моя беззаботная жизнь закончилась, но разве мог я успокоиться? Моё неутомимое любопытство продолжало таскать моё тело по горам и склонам. Ещё не всё было освоено. Благодаря этому, мы сбежали на юбилей. То, что там увидел, перевернуло моё представление о жизни. Это был триумф. После тщательной подготовки была проведена асфальтовая дорога, жители украсили дворы и отремонтировали заборы. Весь монастырь, все пещеры-кельи были освещены, как огненные глаза в темноте. Тысячи легковых машин, плывущих рекой, тысячи людей, говорящих на разных языках. Я никак не мог представить, что они такие же люди, как и мы… Но всё это померкло по сравнению с тем, что потом увидел и услышал: танцующие и поющие ансамбли. После каждого тоста новое представление, бесконечное цитирование «Витязя в тигровой шкуре», искромётные сабли в руках фехтующих танцоров-хевсур, вспышки искр из-под сабель… Это поразило моё детское воображение, и я реально представил героев Руставели.

Здесь был весь цвет грузинской культуры. И, конечно, в моей деревне я не мог видеть и слышать тысячную долю того, что происходило на этом празднике. Во мне умирало нечто, что я даже не хотел оплакивать. На фоне героев Руставели созданный мною образ витязя угасал. В моей душе рождался новый грузин, я готовился к новой жизни. Ошеломлённый увиденным, я бродил в одиночестве, осознавая, вспоминая, переосмысливая… Я замешивал внутри себя глину, из которой хотел вылепить Тариэла, Автандила и Фридона. Я уже примерял на себя доспехи Тариэла, чей огромный портрет воздвигли у озера Цунда в подножии моей деревни.

Вот идеал моей юной души!

Жаль, что Тариэл у меня так и не получился: советская машина из нас штамповала лжевитязей: всё подчинялось ленинским принципам, и в нас погибло всё, что я с горечью оплакиваю и по сей день.

На рассвете третьего утра мы с отцом направились на конях в сторону Вардзии, но на этот раз мы свернули к Ванис Квабеби. Это огромный пещерный город, в котором расположен монастырь. И на скошенной поляне между огромными камнями, в тени, мы застали за завтраком дядю Како с сыном Тенгизом. Мы присоединились к ним. Мужчины подняли стаканы и, к моему удивлению, выпили за то, чтобы нас охраняла Вардзийская икона Божьей Матери. Прославили царицу Тамару и Шота Руставели, выпили и в их память. Наши отцы были ещё под впечатлением прошедшего юбилея. Они стали рассказывать разные подробности, происходившие там. Потом вздохнули и стали жалеть о том, что больше нет тех грузин, которые вырубили в скале и выстроили великолепный город-монастырь. Стоя выпили за упокой их душ… Мы смотрели наверх, а уши наши были настроены на речь отцов.

«Слышал, - спросил дядя Како моего отца, - что сказал Васо городским профессорам? «Как обделал этот крестьянский мужик нас», - с этими словами уезжали они, покачивая головой.»

«Дай Бог ему здоровья! Так им и надо», - подтвердил мой отец. И они встали, чтобы начать косить, но мы, дети, ещё далеки были от работы. Нам было интересно, что сказал дядя Васо, и мы стали упрашивать, чтобы и нам рассказали.

Наш односельчанин, Васо Майсурадзе, на подступах Вардзийского монастыря пас ягнят. Приехали опоздавшие тбилисские профессора – наверняка они не попали в список приглашённых на юбилей и добрались своим ходом.

Купили ягнёнка у дяди Васо и попросили: «Пока мы обойдём и осмотрим монастырь, ты нам заколи и приготовь ягнёнка, а мы за это отдельно заплатим». Дядя Васо с честью выполнил это поручение, гости остались довольны и попросили его разделить с ними трапезу. Дядя Васо не отказался от предложения. За столом красноречию гостей не было границ. После нескольких тостов подняли стаканы за царицу Тамару, и все встали. Каждый старался лучшие слова отдать Царице – Корононосице. Наконец один из них с себялюбием начал говорить: «Если бы сейчас Царица встала из мёртвых и посмотрела бы, как выглядит сейчас Вардзия, дома, асфальтовые дороги, все эти машины и мосты, электричество, канатные дороги… Не удивится ли и, интересно, что скажет она? А ты как думаешь, батоно Васо? Удивилась бы Тамара?» Как к господину обратился профессор к дяде Васо. Дядя Васо помолчал немного… «Я не знаю, что сказала бы царица Тамара о машинах и электричестве и о прочем, но одно ясно, что она бы удивилась и в гневе сказала бы: «Я была женщиной, и границы моего государства были почти до Трапезуна, а вы, мужчины, перенесли их почти до Вардзии. Так что хвастаться и хвалиться нечем». Он прославил имя царицы Тамары, опустошил рог, поблагодарив, ушёл и оставил профессоров в растерянности.

Всё услышанное обезоружило меня, и все мои только что родившиеся идеалы рухнули. Во мне опять умирало что-то. Это что-то был очередной витязь во мне. С горькой очевидностью я осознал, что искромётные сабли в руках танцующих мужчин были всего лишь бутафорией. Понял свою ответственность перед царицей Тамарой и почувствовал, что от моего рыцарства ничего не осталось. Моя игра в войну была всего лишь игрой. Настоящими были только замки и крепости – и граница, которая находилась всего в 12 километрах от нас. Опустошённый, я замкнулся и спустился с небес на землю. Безжизненный Тариэл, которого я создал в себе, не мог защитить наших границ. Воды и глины было мало. Нужен был Дух и Огонь.

Стиснув зубы, я молча работал целый день. Отцы остались довольны нашей работой. Мы даже успели подняться по тропинке и осмотреть монастырь. Но это было не то детское восхождение. Я уже смотрел не на завоёванный объект.

Там шли раскопки, и каждая деталь в моём сознании приобретала другой смысл. Уже не детскими глазами я смотрел вокруг и, вернувшись, засыпал отца и дядю Како тысячью вопросов. За ужином взрослые рассказали, что этот величественный монастырь, расположенный в неприступных скалах, всего лишь 50 лет назад снова служил убежищем для грузин. Это случилось в трагическом 1918 году, когда на Самцхе-Джавахетию напали таракамцы. От моих дедов много чего слышал я о том времени. Отсчёт времени для моих предков начинался от этих событий. Они часто говорили: «Вот когда я вышла замуж…» или «когда я родила…» Свой год рождения моя бабушка не знала. Она говорила: «Во время побега я была, как он», - и показывала на кого-нибудь, то есть мои предки «побегом» называли тот период, когда таракамцы вошли во всеми брошенный край – Месхетию и Джавахетию. Они ограбили, сожгли, опустошили и так разорённый край. Это нашествие дважды повторилось за год. Бедный народ бежал куда глаза глядят: в Кахетию, в Дманиси, в Боржом-Бакуриани. Почти половина населения погибла в дороге от болезней и недоедания.

Страшной паникой были охвачены Месхетские и Джавахетские деревни. Таракамцы нападали на грузинские сёла, убивали и уносили всё, что можно было унести: ковры, шерсть, пшеницу, медные изделия, керамику, мёд, воск, скотину, уводили в плен людей. Жителям на раздумье не оставалось даже минуты. С собой брали только самые необходимые вещи. Открытыми оставляли дома и бежали только все вместе – кто на арбах, кто на конях, а кто пешком. От моего дедушки я знаю, какую роковую роль сыграли рядом живущие таракамцы – турки-месхетинцы, как они сейчас себя называют.

Когда возвращались домой, отец стал рассказывать про Андрию Беридзе из деревни Гогашени, которая находится на противоположной стороне от Вардзии.

… На мою деревню – Зеда Тмогви*, неожиданно напали неверные. Деревня встала на ноги, срочно собрались те, у кого было оружие – всего 18 человек, и таким образом, дали деревне возможность бежать. В этом неравном бою погиб мой родственник, его могилу я недавно посетил в пасхальную неделю. На надгробном камне его могилы высечена сабля. Так что эти 18 избранных живым щитом прикрыли деревню и по тропинкам Чачкари вывели жителей. С противоположной стороны гогашенцы, увидев это, послали своих лучших сыновей на помощь – и сами стали собираться для побега. Был разгар апреля. Кура была взбешена. На подступах Алагури** встретили они зедатмогвцев. Повалили большие тополя, настелили бурки и таким образом образовали мост, по которому переправили не только людей, но и скотину. Так они и спасли своих собратьев от истребления.

В Гогашени беда пришла с юга.

Семья Андрии Беридзе, который приходится нам дальним родственником, тоже готовилась к побегу. Мать Андрии, как это ни удивительно, в возрасте 56 лет родила сына. Вместе с мужем и невесткой она собирала всё необходимое. Отец закапывал в землю всё, что можно было закопать. Андрия же был в числе помощников зедатмговцам.

Глава семьи поторопил женщин скорей пойти в монастырь Ванис Квабеби: «Поторопитесь! Возьмите, что необходимо, а я всё приберу и догоню вас». В деревне особенно оберегали женщин от встречи с врагом.

Женщины подхватили уложенные вещи и спустились по крутой тропинке, где каждый неосторожный шаг стоит жизни. Ближе к вечеру они добрались до пещерного города. Там уже находились зедатмговские. Скоро подошли и мужчины. Они едва успели перекреститься и поблагодарить Бога за благополучное прибытие в монастырь, как вдруг раздался вопль матери Андрии: «Ребёнок!» Ошеломлённая от паники женщина с той надеждой, что ребёнка заберёт муж, оставила его в люльке, а муж, подумав, что ребёнка забрала мать, не заметил его, спящего, прикрытого шалью. И, нагруженный вещами, окунулся в ущелье.

* Зеда Тмогви – Верхняя Тмогви

** Алагури – грузинская деревня

Андрия побледнел от гнева: «Какая же ты мать, ковёр взяла, а сына оставила!» Он выхватил саблю у окаменевшего отца, встал на тропинку, ведущую обратно по краю обрыва…

В деревне стояла мёртвая тишина, луна горела, как факел. Слышен был только лай беспризорных собак.

Андрия, осторожно подойдя к собственному дому, заглянул в окно. Осмотревшись и убедившись, что там никого нет, смело зашёл в дом. Вокруг всё было перевёрнуто. Люлька была пуста…

На раздумья времени не было. Надо было что-то предпринять. Повинуясь подобию звериного чутья, Андрия бросился в погоню и уже к утру догнал врагов. Их было несколько сотен. Он узнал скотину своей деревни, коней и арбы – только у них теперь были новые хозяева. К сожалению, их было очень много, и все хорошо вооружены. Приблизиться было невозможно. Так и гнался за ними ещё две ночи и день, то обходя сбоку, то забегая вперёд, и вот однажды вечером чуть не наткнулся на их лагерь на большой поляне у реки. Таракамцы разожгли огонь. Почуяв запах жареного мяса, обессиленный Андрия вспомнил о собственном существовании. Только было он решил чуть-чуть подремать, как поневоле стал свидетелем такого разговора:

-  Абдола! Ты накормил этого щенка?

-  Да, я завернул в тряпку курдюк, дал ему пососать и уложил в бурку. Такого тихого ребёнка я ещё не видел, ни разу звука не издал. Что из него получится и зачем мы его взяли в такую даль, я не знаю! – выразил своё недовольство молодой таракама, явно недовольный тем, что ему приходится ухаживать за ребёнком.

Андрия чуть не подпрыгнул от радости. Теперь он точно знал, что ему делать.

В полночь Андрия подполз к драгоценной бурке и осторожно приоткрыл её. Вот какую картину он увидел: молодой таракама, обнявшись с ребёнком, как со своим сыном, спокойно спали лицом друг к другу. Украв ребёнка, Андрия подверг бы опасности себя и его. Малыш мог заплакать и разбудить таракама. Он осмотрелся и пересчитал спящих людей. Вместе с «няней» их было одиннадцать. Остальные были разбросаны по всей поляне, охраняя в центре награбленное. Перекрестившись, он поднял голову и попросил прощения у Бога. Сабля сверкнула в лунном свете…

Страшное хрипение раздалось из обезглавленного таракама. Он снова взмахнул саблей, другой, третий… Собственная жестокость поразила Андрию. Таракамцы стали драться с Андрией, но падали один за другим. Наконец, Андрия повернулся к «няне» и ахнул от удивления. Таракама стоял на коленях, держа ребёнка, и так ждал смерти. У Андрии опустились руки. Он не знал, что делать дальше. Единственное, что он мог придумать – толкнул его ногой и повалил на землю.

В лагере началась паника. Кто-то выстрелил из ружья, второй, третий – и начали стрелять. Крики людей, ржание коней – всё перемешалось. Андрия нагнулся и попытался осторожно взять от незваной няни ребёнка, но таракама не собирался его отдавать. Андрия опять взмахнул саблей и остановил прямо над головой – снова встретил рабское послушание. Обняв ребёнка, таракама покорно ожидал смерти. Андрия нагнулся. Схватил своей сильной рукой кисть таракама и поднял его. Тот отдался его воле. И они побежали…

Не знали они, сколько времени бежали и где находились. Наконец, Абдола остановил Андрию. Ребёнок плакал изо всей силы. «Если не остановимся – ребёнок нас выдаст!» - подсказал Абдола. Теперь он был союзником. Андрия попытался понять, где они находились, и была ли за ними погоня. Сердце его так барабанило, что трудно было что-нибудь услышать. Вдалеке беспорядочно передвигалось несколько десятков факелов. Наконец, он свободно вздохнул и, упав на колени, попытался успокоиться. Виски горели от напряжения – голова разрывалась от боли. Почувствовал: если ляжет – не сможет встать. Успокоившийся ребёнок уже спал на руках Абдолы. Андрия сделал усилие, чтобы подняться. Он положил окровавленную саблю на плечи и, повесив на неё руки, отправился на северо-восток. За ним покорно тащился Абдола. Так они шли ещё несколько часов, пока восход не осветил небо. Подул утренний ветерок и донёс до них фырканье коня. Оба остановились. Первым очнулся Андрия, толкнув рукой Абдолу за огромный камень, взлетел на пригорок. С седлом на боку на поляне мирно щипал травку конь. Радостно возблагодарил Андрия Бога за помощь. Позади он почувствовал присутствие Абдолы, узнавшего коня, и вытянутой рукой стал его подзывать. По всей видимости, в этой суматохе умное животное дало себе волю и исчезло в темноте.

Вот и родился новый день и, побеждённая Андрией, ночь отступала. Герой ночи, Андрия делал первые шаги в его пространство. Теперь он готовился достойно встретить те трудности, которые ему уготованы в этот день. Он готовился к новым победам на дороге, ведущей в родной край. Эта ночь сделала его мудрым. Стоя на пригорке, он долго высматривал тропинки и ущелья вокруг. К своим сородичам он возвращался победителем и с собою нёс бесценное богатство. И взглянув на таракама, который поправлял подпругу коня, подумал: куда он ведёт этого таракама? Что с ним будет? Не исключено, что его забросают камнями односельчане… Ещё бы одного коня! Вдруг он почувствовал на плече прикосновение руки. Абдола обеими руками протягивал Андрии ребёнка, как будто разгадав его мысли. Впервые Андрия увидел его лицо. Андрия сделал попытку улыбнуться, но это не получилось. Нечеловеческая усталость и пережитая ночь брали своё, но он всё-таки смягчил лицо. Таракама внезапно спросил: «Как зовут тебя?» - и первый улыбнулся.

-  Я Андрия. А тебя я знаю, как зовут. Ты Абдола, - ответил Андрия и посмотрел ему в глаза. Этот взгляд таракама не выдержал и склонил голову. Он выглядел довольно крепким мужчиной, ровесником Андрии.

-  Нет! Я Исмаил. Абдола был моим братом, которого ты, с отцом и двумя братьями, убил. На, возьми своего сына и иди своей дорогой. А я пойду своей. Твои мужество и героизм, как факел во тьме, будут моими спутниками вечно. Спасибо за то, что ты подарил мне жизнь!

-  Хорошо, Исмаил. Только это не сын, а брат мой младший, Георгий. И тебе спасибо за него, что ухаживал за ним. Прости, что перебил весь твой род, но я не мог позволить, чтоб мой брат рос в рабстве. Его свобода стоит этого.

Андрия вскочил на коня и, когда нагнулся взять ребёнка из рук Исмаила, заметил, что он вооружён с ног до головы. Молниеносное недоверие прорезало его мысли, и рука машинально сжала рукоять сабли. И это движение не осталось незамеченным Исмаилом. Он снял с себя серебряный пояс с кинжалом и саблей и протянул Андрии:

-  В соседней деревне я убил человека из ружья и забрал это. Возьми. Если найдёшь родных, отдай им. А сейчас езжай с миром! Ещё возьми сумку, там еда для ребёнка. Иди, поторапливайся! Иди…

Быстроносным оказался конь. На следующее утро добрался Андрия до Ванис Квабеби и встревожил часовых. Мать уже не плакала, а стонала. Отец за это время постарел на 20 лет. Находившиеся в монастыре люди ошеломлённо смотрели на героя-витязя. Андрия был залит кровью врага. Спустившись с коня, он не смог и шага сделать. Обувь, сшитая из кожи быка, не прикрывала его ноги. Засохшая кровь висела на остатках каламани*. Его уставшее лицо было хмурым и ожесточённым. Тихим голосом он попросил у матери прощения за грубые слова и повалился на ковёр, чтобы уснуть.

* каламани – сшитая из кожи быка обувь, не имеющая жёсткой подошвы.

*    *    *

-  Наши родственники Беридзе из Гогашени – это потомки Андрии? – спросил я отца, восхищённый героизмом Андрии.

-  Нет. После второго побега, на том же коне, Андрия вместе с двадцатью односельчанами уехал в Менгрелию. А наши родственники – потомки того самого Георгия, - ответил отец и добавил:

-  Так по всей Грузии разбросаны месхетинцы. Верхняя Имеретия, Имеретинский Багдад, часть Гурии, Рача, Надирадзе, Антадзе, Искаришвили, Вачнадзе, Рчеулишвили, Палавандишвили, Джавахишвили, Мусхелишвили-Месхишвили, Ломидзе-Ламсадзе, Зедгинидзе, Джокели… Опустошилась Месхето-Джавахетия, выродилась. Нет больше витязей! Нет матерей, которые рожали бы настоящих мужчин! – и он замолчал.

Мы ехали вдоль Тмогвской крепости под нависшей скалой. Я смотрел на разрушенные стены крепости, а на её бойницах дремал Шота Руставели, Давид Гурамишвили-Зедгинадзе, Шалва и Иване Ахалцихские… Со стороны Кумурдо луна освещала Зедо-Тмогвские горы. Над нами, над нависшей скалой, беспокоя сердце, кричал филин. Мы спустились по склону дороги. Лошади, фыркая, выражали недовольство. Я с гордостью смотрел на разрушенные стены крепости и на окаменевших дремлющих витязей и тихо шептал про себя: «Спите спокойно! Не бойтесь! Я бодрствую! Я…» Я снова гордился, что я потомок героев. Дремлющий во мне витязь очнулся вновь!

Зелимхан Маградзе / Весна 2003 г.  г. Сочи