Осенью 2015 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл принял участие в торжественной церемонии вручения премий памяти митрополита Московского и Коломенского Макария (Булгакова). Лауреатом премии в номинации «Учебник или учебное пособие, представляющие вклад в науку в одной из существующих номинаций» стала Ольга Розина, кандидат исторических наук, доцент Московского государственного областного университета, автор труда «Православная культура в школе: формирование и развитие профессиональных компетенций педагога». Впервые изданная в 2014 году, книга вызвала большой интерес со стороны читательской аудитории. Второе дополненное издание книги было выпущено при поддержке Синодального отдела религиозного образования и катехизации накануне Рождественских Образовательных Чтений в 2015 году.
Ольга Владимировна, в чем Вы видите основные проблемы подготовки преподавателей ОПК в школе?
Сейчас в обществе существуют две прямо противоположные точки зрения на систему подготовки учителя. Первый подход утверждает то, что учитель в целом уже готов к преподаванию православной культуры, потому что когда он в свое время получал предметные знания, то попутно знакомился в той или иной форме и с православной культурой. Поэтому ему достаточно взять школьный учебник по предмету, поурочное планирование к нему и научиться ими пользоваться. А поскольку педагогическая профессия по определению носит нравственный характер, то учитель, соответственно, уже настроен на то, чтобы любить детей, служить детям, не делать им зла, поэтому, изучив учебник, он вроде бы уже готов к преподаванию.
Но ведь это абсурд! Представьте, что я взяла учебник химии, и за 72 часа на курсах меня «натаскали» по этому учебнику. Что, теперь я могу хорошо преподавать химию? То же самое относится и к православной культуре: можно использовать сколь угодно хорошие «детские» учебники, но если у учителя нет понимания сути православной культуры, специфики православной цивилизации, то как он будет преподавать?
Еще один важный момент: православная культура в содержательном плане основана на специфических источниках — Священном Писании и Священном Предании. Кроме того, она находит отражение в нравственной культуре, межличностных отношениях, семейных, общественных, в воинском служении, художественной культуре. Ведь не случайно говорят, что иконопись — это богословие в красках, храм — это богословие в камне, то есть во всех видах церковного искусства отражена догматика. А у нас, увы, это подается в расчлененном виде, отдельными блоками. Например, если учителю читают лекцию о православной архитектуре, то в лучшем случае ему расскажут о том, как устроен храм, причем не в связи с догматикой, а скорее в связи с правилами поведения: туда или сюда не ходить, здесь стоять, а там не стоять. Очень часто все сводится к этому.
Часто такой подход объясняют срочностью: нам нужны учителя, которые буквально завтра войдут в класс, и будут преподавать новый предмет. Но здесь заложена огромная мина замедленного действия: наскоро «натасканный» учитель несет в класс свое видение православия, свое неофитское сознание, свое искаженное восприятие ценностей и смыслов православной традиции, так как очень редко у кого бывает адекватное представление о православии.
Второй подход, которого придерживаюсь в том числе и я, является аксиологическим (ценностным): необходимо не изучение на курсах повышения квалификации поурочного планирования к «детскому» учебнику, а раскрытие ценностей и смыслов православной традиции как основы нашей цивилизационной идентичности. Учителю должны даваться фундаментальные знания по предмету, прежде всего, богословские, но не оторванные от искусства, культуры, истории русской цивилизации, ведь отношения человека и Бога проявляются не только в догматике, но и в истории, в повседневной жизни.
Важно показать примеры того, как какое-то догматическое положение преломляется, раскрывается в русской истории, русской культуре и что православная культура — это не только «Закон Божий» прот. Серафима Слободского. Сейчас очень многие пособия для детей основаны на этой книге. Она по-своему прекрасна, но изначально была написана для русских людей, так или иначе знакомых с православной культурой из семьи. Для них это было повторением уже известного. А у нас другая ситуация: после 70 лет господства атеистической идеологии люди имеют очень смутное представление о православии, отчасти искаженное, а то и отрицательное. Давая им «Закон Божий», мы идем по схоластическому пути и отторгаем людей от ценностной основы православной традиции. Им надо показывать, что вся жизнь русской цивилизации насквозь пронизана православием: и в отношениях между супругами, и в отношении человека к своему общественному долгу, к служению, к творчеству. Тогда у человека создается комплексное представление о том, что православная культура — это действительно основа российской цивилизации.
Специфика профессии учителя такова, что он транслирует цивилизационные ценности, ценности этноса новому поколению детей, пропуская их через себя. В этом, собственно, состоит миссия учителя: не просто научить каким-то навыкам, а передать ценности, смысл. К сожалению, этот аксиологический, ценностный подход при подготовке учителя в наше время не является преобладающим, поскольку ценности, которые внедряются в образовании, по-прежнему отнюдь не российские — это продолжение игры в крапленые западные карты, навязывание чужой культуры. Мы должны понимать, что в этой ситуации делать, как вписать православную педагогику в современный образовательный контекст.
В книге Вы пишете, что одна из важнейших задач — добиться того, чтобы ценности православной культуры не остались красивым образом или этнографическим материалом, который ничего не меняет в жизни ученика. В связи с этим вопрос: должен ли учитель православной культуры непременно быть верующим?
Тут очень тонкая проблема, и она должна решаться аккуратно. С одной стороны, мы не можем навязывать в светском учебном заведении веру и выбор человека, он должен делать его сам. Отсутствие веры, невоцерковленность не должны стать препятствием для преподавания курса. Это позиция закона. Но давайте теперь посмотрим на это изнутри проблемы профессионализма педагога. Если мастер не берет в руки рубанок, может ли он быть столяром? Он может сколько угодно много читать книжки по столярному делу, рассказать, как устроен рубанок, но он не научит ребенка быть столяром, потому что сам им не является.
С одной стороны, в законодательстве четко говорится: предмет «Основы православной культуры» должен быть культурологическим, не вероучительным. Что это значит? Это значит, что, во-первых, на уроке исключена молитва и обряды. Во-вторых, учитель не должен говорить: мы с вами православные христиане, поэтому давайте делать так-то и так-то — тем самым нарушается принцип светскости, происходит принуждение детей. Да, несомненно, это так.
Необходимо не изучение на курсах повышения квалификации поурочного планирования к «детскому» учебнику, а раскрытие ценностей и смыслов православной традиции как основы нашей цивилизационной идентичности.
Но что значит культурологический? Ответ носит дискуссионный характер. Одни предлагают изучать, в каком году, по проекту какого архитектора, в каком архитектурном стиле был построен храм напротив дома. Но что это изменит в доме? Если ребенок не будет понимать, ради чего его предки построили этот храм, значит он не поймет и смысл православной культуры. Поэтому культурологический подход, как мы полагаем, предполагает разговор о смыслах, о ценностях, о Боге, о Его заповедях, то есть опору на ценности, аксиологию.
Исходя из этого должен решаться вопрос о вере или неверии учителя в то, что он преподает. Может ли учитель, который только внешне знает факты из истории культуры, раскрыть смыслы и ценности? Очевидно, нет, поскольку он сам не понимает этих смыслов.
Неверующих людей в принципе нет. Все люди во что-то верят, потому что вера есть свойство человеческого сознания. Даже если человек не сделал осознанный религиозный выбор, его вера в любом случае проявляется в действиях, в поведении. Поэтому, я думаю, что фактором профессионализма для учителя православной культуры является его конфессиональное самоопределение. Но я подчеркиваю: самоопределение. То есть, он должен сам определить свою религиозную принадлежность. Даже если он стоит на самой первой ступеньке духовного пути, ощущение себя православным человеком дает ему возможность начать преподавать.
Если учитель делает первые шаги в Церкви, то нет ли, с Вашей точки зрения, опасности привнести на школьные уроки излишний неофитский пыл?
Эта опасность всегда есть, но избежать ее поможет соблюдение одного условия: преподаватель православной культуры обязательно должен быть в постоянном контакте с религиозной конфессией и корректировать свои действия в соответствии с церковными установлениями. Даже если священник из местного храма не очень компетентен в вопросах преподавания православной культуры, то он, как выпускник духовного учебного заведения, всегда сможет дать совет, подсказать литературу, интернет-ресурсы. Впрочем, случаев, когда учителя преподают сами, без опоры на священников, я просто не знаю.
У учителя православной культуры сейчас нет системной подготовки, а есть альтернатива либо пройти краткосрочные курсы, либо заниматься самообразованием. Как возможно выстроить подготовку учителя в таких условиях?
Лично я против краткосрочных курсов, направленных на изучение школьного учебника, поскольку это профанация. Никакой компетентности, профессионализма в результате курсов мы не получим. Более того, мы получаем ретранслированное неофитское сознание со всеми последствиями.
Что можно изложить педагогу за 72 часа подготовки (в реальности времени еще меньше)? Я считаю, что это время надо максимально использовать, чтобы дать учителю представления о мировоззренческих ценностях и смыслах, начальные богословские знания: в чем разница между религиозным и нерелигиозным сознанием, кто есть Бог, кто есть человек, в чем смысл жизни, сущность педагогического идеала и пр. Очень важно изложить основы православной антропологии, потому что без ответа на вопрос, кто есть человек как субъект воспитания, в принципе не может быть педагогики. Тем более что для православной педагогики характерен принцип воспитывающего обучения, а если учитель исходит из представления о двухчастной природе человека (то есть, считает, что человек состоит из тела и души как свойства материи), то кого он воспитает — православного человека или атеиста? Это первый пласт знаний, который нужно дать учителю.
Отсутствие веры, невоцерковленность не должны стать препятствием для преподавания курса. Это позиция закона … Но может ли учитель, который только внешне знает факты из истории культуры, раскрыть смыслы и ценности? Очевидно, нет, поскольку он сам не понимает этих смыслов.
Второй пласт — показать, как догматика отражается в искусстве, нравственных ценностях, истории, как они связаны друг с другом. А дальше учителя, как люди взрослые, сами обмениваются опытом, повышают свою квалификацию. Очень важно, чтобы учителя проговаривали полученные знания, потому что в процессе этого у них вырабатывается личное отношение к услышанному, а это, в свою очередь, подталкивает их к необходимым переменам в жизни, к пересмотру своих ценностей и установок. И непременно — методика самоподготовки и самостановления в условиях непрерывного образования.
Как мотивировать учителей полноценно работать на краткосрочных курсах?
Мотивировать вполне возможно, хотя не скажу, что это легко. Для этого нужно, прежде всего, заниматься в небольшой группе. К примеру, в Московской области сейчас такая тенденция: в МГОУ одновременно в аудитории находится до двух сотен человек. Представьте: 200 человек слушают лекцию по школьному учебнику: кто-то булку жует, кто-то книжку читает, кто-то еще что-то делает. Это не подготовка, а профанация и выброшенные на ветер государственные деньги.
В группе должно быть не больше 30 человек, а лучше около 20. Тогда мотивация возникает буквально на первом занятии. Каким образом? В зависимости от подготовленности аудитории создаются педагогические ситуации, задача которых — побудить человека задуматься о своей личной жизни, о ее смысле, о ценностях. Для этого вполне хватает первых 6 часов. А на второе занятие учитель уже приходит в раздумьях о том, почему я живу не так, как хотел бы. И все — дальше его сомнения легко ложатся на основы православной культуры. Он уходит с занятий радостный, потому что нашел выход из положения, вышел из полутьмы на свет, открыл для себя новый удивительный мир. Задача состоит в том, чтобы показать человеку красоту, правду и побудить выйти из его теперешнего состояния. А он может это сделать, только если выработает личное отношение к получаемой информации, что возможно только при «точечной», но не массовой подготовке, через развитие рефлексивной культуры, что в принципе невозможно достичь в условиях «массовки».
У меня вообще достаточно жесткая педагогическая методика: я постоянно ставлю людей в ситуацию выбора, потому что ценностный подход заключается в том, чтобы человек все время думал о том, что для него ценно, выстраивал иерархию ценностей. А путь выбора ценностей — это и есть тот путь, который ведет человека к воцерковлению, к принятию веры. Конечно, мы не можем веру навязать, свобода выбора должна быть обязательно. Но наша задача — эту ситуацию создать.
Какие ценности Вы имеете в виду?
Приведу всего два примера. Возьмем принцип иерархичности. Без иерархии не может быть никакой педагогики. Наша нынешняя образовательная практика пытается поставить учителя на одну ступень с учеником. Она предлагает методику партнерских отношений, говоря, что учитель (и родитель) — друг, товарищ и брат, но никак не старший наставник. Эта порочная практика приводит детей к неврозам: они не чувствуют себя защищенными в мире, потому что если мама или учительница тебе подружка, то как ты придешь к ней за помощью? В подростковом возрасте это приводит к большим проблемам, вплоть до суицидов. Но разве не родители и учителя в этом виноваты? Разве не они говорили «мы ровня»? А очень часто дети воспринимаются даже не как ровня, а как главные члены семьи («все лучшее детям»). Это совершенно перевернутая иерархичность.
Или сейчас очень много говорят о самосовершенствовании личности, этим пронизаны все образовательные стандарты: личность должна совершенствоваться. Но, простите, совершенствоваться можно и в изготовлении наркотиков. Православное понимание совершенствования — это преображение личности, возвращение к первообразу, к Богу, стремление вырасти в Его меру. А это специфические ценности, которые характерны только для православной культуры.
Есть ли разница в обучении и подготовке учителей в региональном аспекте?
Да, конечно, и эта разница огромна. Мне довелось побывать в разных регионах, от Санкт-Петербурга до Владивостока, и могу сказать следующее. Очень многое зависит от понимания на местах важности аксиологического подхода. Со стороны Церкви такое понимание, как правило, есть. Хуже обстоят дела со светскими властями, хотя и это варьируется от региона к региону.
Например, прекрасный опыт есть в Тамбовской епархии, в Костроме, на Дальнем Востоке. В Кургане была создана уникальная двухлетняя программа переподготовки учителей. Не раз замечала, что очень хороший опыт бывает в тех регионах, где действуют теологические кафедры или факультеты. Тогда преподаватели этих кафедр и факультетов, как правило, принимают активное участие в подготовке учителей через институты повышения квалификации. Регионов, в которых есть неплохие программы, нацеленность на фундаментальные знания и ценностный подход, довольно много.
Критические реплики по поводу преподавания православной культуры — это тоже не более, чем идеологическая диверсия, не имеющая никакого отношения к науке.
Хуже всего ситуация в мегаполисах — Москве и Петербурге. Не секрет, насколько тяжело в Москве вводятся «Основы православной культуры». Пока здесь делаются только первые шаги. Что касается Московской области, я уже упоминала, что когда в аудитории находятся почти 200 человек и готовят их по школьному учебнику, то это нельзя оценивать иначе, чем как профанацию. Такой подход, возможно, что-то и решает (например, вопросы административного взаимодействия с органами образования, увеличение статистики окончивших курсы педагогов и пр.), но эти проблемы далеки от формирования профессионализма учителя. В Петербурге пытаются многое делать, но там очень сильное противодействие со стороны городских управленцев. В Ленинградской области ситуация значительно лучше, правда местами, например, в Царском Селе создана хорошая система подготовки.
Это противоборство, в основном, идеологического плана?
Да, идеологического: чтобы люди не понимали своей идентичности, чтобы они не знали, кто они такие, откуда родом, где их корни. У нас готовят некоего среднестатистического гражданина и патриота Отечества, но отнюдь не православного человека. Это делается специально, умышленно, при полном игнорировании требований федеральных стандартов по созданию условий самоопределения личности.
Как известно, Святейший Патриарх Кирилл неоднократно высказывал мысль о необходимости расширения курса ОПК и продолжении преподавания в других классах, в чем мы его, безусловно, поддерживаем. Но для этого учителя должны быть хорошо подготовлены, а на этом пути сейчас очень много препятствий.
Кстати, на самом деле учителя и родители в большинстве не против. Критика, как правило, — это тоже по большей части подстасовки, идеологические выверты. Когда атеисты и гуманисты утверждают, что учителя и родители против курса ОПК, и поэтому нельзя пускать в школу Церковь, то они лукавят. Это противоречит результатам анкетирования в регионах. Подавляющее большинство тех, с кем я работала в разных регионах, считают курс крайне важным. Региональная картина, конечно, разнится, но общая тенденция положительная. Так что критические реплики по поводу преподавания православной культуры — это тоже не более, чем идеологическая диверсия, не имеющая никакого отношения к науке.
Представим, что педагоги православной культуры получили хорошую подготовку. Но они затем возвращаются в секулярную школьную среду, к детям, которые воспитываются на ценностях общества потребления. Есть ли тут место для оптимизма?
Несомненно, оптимизм у меня есть. Ведь проблема секулярного общества — это проблема блудного сына, который, чтобы он ни говорил, нуждается в Боге, в Отце. Чтобы прийти к Богу, ему нужно прийти в себя, осознать, что он живет не теми смыслами и ценностями, ради которых создан. И учитель об этом может говорить, опираясь на исторические примеры и образы православной традиции в русской нравственной и художественной культуре. Но прежде он должен сам это осознать.
Однако здесь важно не перегнуть палку. Человек не любит, когда его насильно куда-то тащат. У него есть свобода как неотъемлемый Божий дар, без свободы нет личности. Если кто-то на нее посягает, то тут же начинается сопротивление. Это очень тонкий воспитательный момент, когда человеку нужно не давать готовые рецепты, а поставить в ситуацию выбора: подумай, как здесь поступить.
Современные подростки находятся в очень тяжелой ситуации нравственного и духовного выбора, потому что это именно тот возраст, когда приходится выбирать. В их головах очень много эклектики, юношеского максимализма, они хотят всего и сразу, но в то же время у них очень сильна жажда правды, справедливости. Поэтому они готовы к таким разговорам, просто не надо лезть к ним в душу, надо вместе разбирать причины того, почему ему сейчас плохо, что случилось, какой может быть выход. Он сам потихоньку это обнаруживает. Но это тонкий, деликатный процесс.
Для того чтобы суметь это передать, учитель сам должен делать верные мировоззренческие выборы?
Именно. На мой взгляд, в педагогике действуют три закона, о которых мы часто забываем при подготовке учителей. Первый закон: учитель может дать ребенку только то, что у него есть. Если у него этого нет, он этого дать в принципе не может. Да, он может быть очень хорошо настроен, мотивирован на преподавание, может быть добросовестным учителем и в целом порядочным человеком, но если он сам не сделал определенный мировоззренческий выбор, то он не сможет показать его ребенку. Необязательно призывать следовать за собой, главное — показать, что такой выбор существует. И я считаю, что стесняться своего православного мировоззрения в наш век просто стыдно. Что же тут стыдного?
Следующий важный момент — воспитание на положительном примере. Если учитель говорит одно, а делает другое, то ничего не получится. По данным опроса более полутора тысяч учителей Московской области, обучавшихся на курсах по ОПК, 90% считают себя православными, но из них 36% считают допустимым совместную жизнь вне брака, и только 64% считают аборт убийством. И они получают «корочки» учителя православной культуры! Где же тут положительный пример? Если учитель говорит о том, что аборт — это преступление, а сам способен его совершить, не ощущая никакой вины, то это просто ложь.
И третий закон педагогики заключается в том, что учитель, хочет он того или нет, всегда ведет детей в тот мир, который сам исповедует. Какой предмет обычно любят дети? Тот, который любит учитель. Если наш учитель химии с любовью преподавал свой предмет, то даже не став химиками, мы с благодарностью вспоминаем своего учителя, который увлекательным образом ввел нас в этот мир.
В православной педагогике эти три закона должны соблюдаться непременно. Отсюда возвращаемся к вопросу, с которого мы начали: должен ли учитель быть верующим человеком? По-моему, этот вопрос уже риторический, поскольку это просто-напросто фактор его профессионализма. Если учитель еще не определился конфессионально, значит, его мировоззрение эклектично, и значит, у него нет абсолютных ценностей: сегодня он считает аборт убийством, а завтра готов его оправдать.
Я часто задаю учителям и студентам такой вопрос: что должен делать православный врач, если он принимает роды и спасти можно только одного человека — либо мать, либо ребенка? Решение нужно принять срочно, сию минуту. Как ему быть, с точки зрения православной культуры и православных ценностей? Вы знаете, бывают потрясающие ответы. Для многих становится открытием, что спасать-то нужно ребенка, а не мать. Почему? По разным мотивациям, но редко кто доходит до мысли о том, что мать уже пожертвовала своей жизнью, когда пошла на рождение ребенка. Эта жертвенность для современных девушек, которые готовятся стать матерями, увы, непонятна. А ведь воспитание жертвенности — это первейшая задача воспитания. И это можно сделать, если учитывать законы педагогики и помнить, что учитель и ученик — это сообщающиеся сосуды: жидкость из того, который выше, перетекает в тот, который ниже, пока их уровень не сравняется.
Какова роль родителей в этом процессе?
Это тоже важный момент. В нашей школе, в русской педагогике как таковой семейное воспитание всегда было первичным. В советской школе соблюдался принцип единства семьи и школы, и это не подвергалось сомнениям. Сейчас этого, к сожалению, нет.
Однажды я говорила с одной учительницей, у которой был перерыв в работе около 15 лет. Я спросила ее, как она оценивает нынешнюю педагогическую ситуацию, что изменилось за эти годы. Она ответила, что главная перемена — в отношении родителей к воспитанию детей. Если раньше учитель и родитель были соработниками в деле воспитания, то теперь родители часто обвиняют учителей в том, что те делают замечания их любимым чадам, так как не чувствуют ответственности за воспитание детей.
Но система нравственного воспитания все-таки должна выстраиваться в единстве семьи и школы. Сейчас учитель православной культуры попал в редчайшую педагогическую ситуацию, которой не было ранее никогда: ребенок приходит к Богу, к вере быстрее, чем его родители. Ребенок чист, он воспринимает религиозный опыт очень живо, для него этот опыт — абсолютная реальность. Он приходит домой с уроков православной культуры и говорит: «Мама, ты знаешь, я такое узнал! Оказывается, есть Бог, есть ангелы, есть вечная жизнь». Хорошо, если мама отреагирует с интересом, но вполне может быть иначе…
В педагогической науке нет ответа на вопрос, какие рекомендации тут можно дать, как быть учителю. Ребенок оказывается в психотравмирующей ситуации: он уже видит и чувствует Бога, хочет быть с Ним, а дома его не понимают. Это очень тяжелая ситуация, которую сложно разрешать.
Поэтому здесь очень важна работа с родителями. Учитель, которого мы готовим, обязательно должен уметь работать с семьей — иначе не будет единства воспитательного процесса.